Мочить в сортире. Блестящий штурм. Россия выстояла. У террористов нет будущего, а у нас оно есть. Все эти фразы, конечно, вспоминаются сегодня, когда Владимир Путин рассказывает нам про киевскую «хунту», про «карательную операцию» и про украинскую армию, которая совершает «очень серьезное преступление против своего народа». Они автоматически всплывают в памяти, эти фразы, когда Москва снова угрожает Киеву войной.

Хотя мы понимаем, что память нас подводит и сравнения некорректны. Тогда, лет пятнадцать назад и позже, Россия ни с кем не воевала, а проводила контртеррористическую операцию. Случаются в жизни такие контртеррористические операции, которые легко перепутать с войной, но это, конечно, не войны. Как отличить, вы спросите? Трудно сказать, но, вероятно, по национальному признаку. Если русские воюют с чеченцами, то это операция. А если русские с украинцами, тогда война.

Имеются и другие отличительные признаки. Пока украинские власти при помощи фронтовой авиации не сносят с лица земли Донецк и Луганск и не устраивают фильтрационных лагерей ни в Славянске, ни в Краматорске, они, по-видимому, ведут войну против своего народа. Напротив, руины Грозного на старых фотографиях и пытки в Чернокозове, о которых нам повествовали чудом выжившие, – это такой способ наведения конституционного порядка.

Вооружившись данной методикой, примеры легко умножить.

Вооруженные мужчины в Чечне – это, конечно же, боевики и международные террористы. Вооруженные мужчины в Славянске – это восставший народ в лице лучших его представителей. Чечня в составе России – это закономерный финал контртеррористической операции. Напротив, Крым или там восток Украины, или вся Украина, отправленная в том же направлении, что и Чечня, – это, как вы уже сами догадались, «цивилизованный процесс волеизъявления граждан», плавно перетекающий в войну. По самой сути своей справедливую, освободительную войну. Разве что спонсоры у врагов одни и те же, что в Славянске, что в Беслане – американцы, здесь мы обнаруживаем неожиданные черты сходства. Впрочем, чему ж удивляться, не правда ли?

Нет, это я не про двойные стандарты, упаси бог. Я про другое. Речь идет о том, как возникает, закаляется в боях и устанавливается государство определенного типа. О том, что все происходящее на наших глазах по-своему закономерно и логично. О том, что государство определенного типа именно так и функционирует.

Сперва Чечня, то есть контртеррористическая операция, связанная с необходимостью мобилизовать граждан перед лицом смертельной опасности и повязать их кровью, ненавистью, ксенофобией, страхом. Потом Грузия, и неважно, что собирательный Кокойты для православных братьев-грузин – это нечто вроде Дудаева для России. Потом Крым с его зелеными человечками, и плевать, что подавляющее большинство чеченцев в 90-е годы тоже бежало прочь от метрополии. А теперь вот расширение на восток Украины, при посредстве местных боевиков, и когда украинские власти естественным образом пытаются им противостоять, на границе с Украиной возобновляются учения и маневры, и Путин вне себя от возмущения: подумать только, киевская хунта «применяет армию против населения внутри страны»! Ну как такое стерпеть?

Главная проблема в том, что государство определенного типа никогда не останавливается на достигнутом. Начав с массовых убийств и подавления инакомыслия у себя дома и убедившись в полной своей безнаказанности, это государство рано или поздно приступает к захвату чужих территорий. Тому немало способствуют разные геополитические катастрофы, типа поражения в горячей или холодной войне, и малоприятные исторические события, закрепленные в документах вроде Версальского мира или Беловежского соглашения. Собственно, государство определенного типа тогда и возникает, когда в нем клокочут старые обиды и унижения, а страны, его окружающие, с равнодушием или даже некоторым сочувствием и пониманием наблюдают процесс становления.

Это еще называется «собиранием земель», и великий наш политолог профессор Мигранян зрит в корень, когда говорит, что лучший друг немецких детей по недоразумению упустил шанс «занять почетное, важное место в национальном пантеоне героев». Досадно, правда же? И тут возникает вопрос, быть может, самый важный в истории человечества: а почему они, вожди, фюреры и национальные лидеры, выстраивая свои государства определенного типа, никогда не умеют вовремя остановиться? Где-нибудь в Судетах или в Крыму? Почему даже не самые худшие из них (имею в виду одного небезызвестного генетического предка Жириновского) вечно вляпываются в какой-нибудь заграничный поход и терпят неудачу в далеких краях?

Ответ, наверное, коренится в особых свойствах характера, присущих руководителям государств определенного типа. Нечто иррациональное, вроде приступа многолетней неспровоцированной ярости, заставлявшее Гитлера, не ограничиваясь собиранием земель немецких, вламываться в соседнюю Польшу. А после, закусив и отрыгнув чуть ли не целой Европой, нападать на СССР.

Это какой-то неумеренный, патологический аппетит, который у них, вождей и фюреров, всегда приходит во время еды, так что в итоге приходится завершать трапезу в бункере крысиным ядом. Это необъяснимый экспансионистский голод, охватывающий порой целые народы, которые потом, сидя на руинах своего государства определенного типа, не могут постичь, что с ними случилось. Ибо случайно оставшиеся в живых национал-предатели слишком малочисленны и запуганы, чтобы разъяснять обстановку вопрошающим.

Правда, победные времена в таких государствах иногда затягиваются надолго, и сегодня о судьбе Украины думать тяжелей, чем о судьбе России. О жертве вообще больней думать, чем о палаче. Однако знаменитые фразы неизбежно всплывают в памяти, и если ты бессилен что-либо изменить, то поневоле начинаешь заниматься их сортировкой. Вот за этим, к примеру, бандюганом стоит Россия, и как с ним быть, и что вообще сегодня делать украинскому правительству? Слева контртеррористическая операция, справа – война. Посередине гвоздик.